«ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ»

(первоначальное название «Арканарская резня или Что  Сказал Табачник

  С Табачной Улицы». Фильм Алексея Германа)

                   Впечатления. Размышления. Цитирование.

«Предупрежден, значит, вооружен!» - именно под таким старинным лозунгом времен предчувствия гражданской войны готовилась я к просмотру долгожданного фильма режиссера А. Германа. Что и говорить, вооружилась основательно: перечитала рецензии и маститых кинокритиков, и яйцеголовых блоггеров, и нюхающих виртуальные ромашки барышень, и матерящихся ради матерщины безнаказанных Интернет-анонимов. Вздыхала, конечно. Конечно же, пугалась. Заранее. Сомневалась – а стоит ли вообще идти, насиловать трехчасовым сидением в кресле кинотеатра  неувядающую любовь к роману  братьев Стругацких. То и дело поглядывала на томик в черной неброской обложке, где «Трудно быть Богом» мирно уживается с «Понедельником, который начинается в субботу».

То одна, то другая жертва ультра-артхаусного некро-гипер-реализма  А.Германа с прискорбием оповещала доверчивую общественность о том, что досмотреть фильм до конца так и не смогла, а такого количества дерьма никогда в жизни не видела и видеть не желает. Главный, убийственный аргумент в пользу отказа от просмотра ленты был следующий: «Дерьмом пахнет, а вот Стругацкими – нисколько. Нет в фильме Стругацких».

Но высказывание  итальянского писателя и философа Умберто Эко: «Все работы Квентина Тарантино  по сравнению с этим фильмом покажутся вам мультиками Уолта Диснея» (за дословную точность цитаты не ручаюсь, но смысл таков) – странным образом избавило меня от всех сомнений.

Последние билеты на первый ряд. Успокаиваю себя мыслью, что примерно после четверти часа просмотра половина жующих поп-корм зрителей уйдет в сторону спасительной светящейся надписи «Выход»,  и я смогу спокойно переместиться в центр небольшого зала.

Удивительная, однако, на этот раз попалась публика – ушло всего человек  пять или шесть, да и то ближе к концу фильма. Никто не хрустел, не булькал пепси-будь-ты-проклята-колой, не икал, не целовался. В билетах же на первый ряд скрывалось огромное преимущество – можно было спокойно вытянуть ноги, удобно разместиться в кресле и...

И получить свою порцию фирменного Ада от А.Германа, бьющего наотмашь по жалким обломкам романтического представления об  окружающем тебя мире.

  Все происходящее на экране построено ИМЕННО на романе Стругацких. Тремя основополагающими моментами действия, тремя китами, на которых держится   ужасающий мир Арканара, являются мысли Аркадия и Бориса. Они-то, эти мысли, выступают в роли неких спасительных кочек, на которых можно стоять, наблюдая, как трясина фантазии режиссера пожирает незадачливых исследователей природы блуждающих болотных огней   и поднимающихся с черного дна пузырьков зловонного газа.

Итак, первая кочка: «Если Бог берется чистить нужник, пусть не думает, что у него будут чистые пальцы...».

Вторая кочка: «Души этих людей полны нечистот, и каждый час [покорного ожидания] загрязняет их все больше и больше...».

Третья кочка (мысль, уже ставшая хрестоматийной): «Там, где торжествует серость, к власти всегда приходят черные».

Алексей Герман 15 лет работы над фильмом посвятил вскрытию человеческих душ, извлечению из них тех самых нечистот, которые вот-вот переполнят жизнь Человечества, превращенную в ряды отхожих мест. Режиссер – словно хирург. Или патологоанатом. Вспарывал, потрошил, чтобы показать существующим с широко закрытыми глазами их истинную начинку.

Такой фильм человек мог сделать только в конце своего земного пути. Именно на последнем дыхании  поставить  пахнущую реальным, не киношным, дерьмом, точку в своем длинном послании человекоподобным существам. Это финальный хлопок дверью рассерженного Мастера, бросившего напоследок: «Добро пожаловать в ваш собственный Ад!»

У одних звук с такой силой закрываемой двери вызвал недоумение, у других – откровенную ненависть, у третьих – благодарность. Третьих – меньшинство.

Сообщение о том, что в королевстве Арканара замечены зачатки Возрождения, вызывает ажиотаж среди ученых Земли. Возрождение искусств, науки, мысли – с ума сойти! Бейте в колокола, стучите в колотушки, пляшите от радости. Все рассчитано, выверено теоретически. В Арканар посылаются наблюдатели ( «боги» - по понятиям самих арканарцев). Но все наметки Великой Эпохи стираются, выдыхаются. Вместо Возрождения – безысходность. Голые задницы. Голые груди. Спущенные портки. Городские дурачки крупным планом, заглядывающие тебе в лицо с экрана. РАЗГУЛ БОСХИАНСТВА. Прибывшие наблюдать за расцветом цивилизации земляне превращаются в таких же. смахивающих то на животных, то на идиотов, аборигенов. «С кем поведешься, от того и наберешься», - детская присказка приобретает совершенно иной, пугающий, смысл.

«Ощущение наползающей тени. Непонятна чья, непонятно откуда, но она наползает и наползает совершенно неотвратимо».

 Отсюда и черно-белое кино Алексея Германа. Грязь и кровь, обман и предательство- всё под куполом этой тени. Переведи действие в цвет – конец  философии Апокалипсиса духа.

В наше время много Возрождения не бывает. В наше время Возрождением дразнят, а потом ловко накрывают сетью из грубых веревок тех умников, кто на такую приманку повелся. И выпускают им кишки. Или топят в нужниках. И у каждого времени есть своя Веселая Башня и свой  тестообразный дон Рэбе, появившийся неизвестно откуда, бывший какой-то «шестеркой» в какой-нибудь «серой» конторе. Дон Рэбе, ставший тираном.

Но гораздо страшнее любого хитрована Рэбы – «правила стадности, освященные веками, незыблемые, проверенные, доступные любому тупице из тупиц, освобождающие от необходимости думать...». Оглянитесь вокруг – разве эти слова, написанные братьями Стругацкими и экранизированные Германом, относятся только к Арканару?

Что делает с романом режиссер – он поднимает его на новый уровень осознания, выворачивает наизнанку, сохраняя при этом все основные темы произведения. Но как бы отражая их в Зеркале Своей Правды. Это Зеркало не кривое. Оно - жестокое. И не разбивается – а разбивает тех, кто в него смотрит. Нарочитая грубость повествования Германа против романтизма повествования братьев Стругацких.

Темастраха за свою жизнь решена точно по роману – этим чувством живут многие персонажи, оно «заставляет учить страху своих детей и детей своих детей».

Тематого, кого режут в первую очередь – тех, кто не трогает никого. Их-то и уничтожают в самом начале Арканарской резни.

Темарабства – шикарнейшая тема, препарирована режиссером в полной мере: умирающий в конвульсиях раб, оковы которого дон Румата минуту назад перерубил мечом, люди в рабских колодках, которым оставшийся в этом Аду герой Леонида Ярмольника устало говорит: «Я ж вас освободил, что же вы колодки-то не сняли?».

Читаем у братьев Стругацких: «Психологически почти все они были рабами – рабами веры, рабами себе подобных, рабами страстишек, рабами корыстолюбия. И если волею судеб кто-нибудь из них рождался или становился господином, он не знал, что делать со своей свободой. Он снова торопился стать рабом – рабом богатства, рабом противоестественных излишеств, рабом распутных друзей, рабом своих рабов... Рабство их зиждилось на пассивности и невежестве, а пассивность и невежество вновь и вновь порождает рабство». Арканар? Неужели?

Возможно, за придуманной жестокостью зеркала Германа, в котором  дается  отражение происходящего в книге, многие этого романа в фильме и не увидели. Ибо и озвучание  речи актеров несколько странное, не четкое (по-моему, такое же было в фильме «Хрусталев, машину!»), и действие порой кажется хаотичным из-за нагромождения множества деталей в кадре.

Даже громоздкий спиртогонный агрегат отца Кабани, который у Стругацких поблескивал стеклянными трубками, у Германа представляет собой цепь соединенных между собой «на живую» каких-то кишок и перекрученных шкур.

А Кира, возлюбленная дона Руматы, из чистой и наивной девушки (присутствие которой в романе могло быть обусловлено требованием времени и явной, а не скрытой, цензурой) у Германа предстает прошедшей огонь, воду и медные трубы девахой в средневековом поясе целомудрия. Замок которого взламывают фомкой. Иносказание? Приземление образа до персонажа, охваченного животной похотью? Оставьте «Любофф» доживающим свой трудный век восторженным поэтам, место которых не в буфете (по А. Островскому), а в выгребной яме. По доносу ли собратьев по перу, по прихоти ли «серых» властителей, по приказу ли черных монахов.

Можно ли оставаться сторонним Наблюдателем, пытающимся сеять доброе и чистое в разгар пира во время серой и черной чумы, когда грязь и кровь пытаются засыпать дождем из белых роз? И роман, и фильм отвечают на этот вопрос отрицательно. «Нельзя». Если вначале царило утверждение того, что «Лучше грязь, чем кровь», то по мере развития событий в Арканаре (?). становится очевидным – «Лучше кровь, чем грязь. Лучше кровь, смешанная с грязью». Бог-Наблюдатель в лице дона Руматы в момент наивысшей трагедии превращается в обезумевшего человека, уничтожающего на своем пути всех и вся:

    «Словом, видно было, где он [дон Румата] шел».

Явный отход в фильме от сюжета братьев Стругацких – режиссер оставляет дона Румату в королевстве, не эвакуирует его после резни  на Землю в вертолете. Но и при таком своевольном повороте событий связь с романом не прервана.

Из диалога лекаря Будаха  и дона Руматы Эсторского (В книге разговор происходит  за обедом в более или менее чистом доме Руматы. У Германа – опять картина-перевертыш. Они беседуют  под дождем, в адской грязи. Бедный лекарь никак не может справить малую нужду).

«Будах: «...Тогда господи, сотри нас с лица земли и создай заново, более совершенными, или, еще лучше, ОСТАВЬ нас и дай нам идти своей дорогой».

Дон Румата: «Сердце мое полно жалости. Я не могу это сделать...».

 Бог должен страдать вместе со своим народом, разделять его муки, взваливать на свои плечи бремя страстей человеческих... Если он, конечно, настоящий Бог.

Было ли больное сердце самого Алексея Германа полно жалости? Судя по тому упрямству, с которым он буквально вспарывает человеческие душу, сдирает кожу с нас заживо, о жалости и речи быть не может. Презрение – да. Отвращение – да. Арканару – араканарово. Арканарцам – арканарцево. Ты не понимаешь, в каком дерьме живешь? Он тебе показал. Ты не чувствуешь, что за дрянь плещется внутри тебя? Вот она – с приправой из рабства твоего еженощного и ежедневного, амбиций, невежества, возведенного в квадрат...

После фильма «Трудно быть богом» выходишь с чувством, что режиссер  все-таки не успел  еще сказать что-то важное. Думаешь: «Может, он и не собирался ничего больше говорить? Или же хотел сообщить о том, как побороть спрута, стихи о котором читал дон Румата? Хотел да не успел». Теперь уже не узнать.

           «Теперь не уходят из жизни,

             Теперь из жизни уводят,

             И если кто-нибудь даже

             Захочет, чтоб было иначе,

              Бессильный и неумелый,

              Опустит слабые руки

               Не зная, где сердце спрута

               И есть ли у спрута сердце».

Отстраняешься от стада. И от его правил. Понимаешь, что еще способна думать, а, значит, существуешь!

И переиначиваешь слова Королевы Гертруды из 4-й сцены шекспировского «Гамлета»:

  - Герман, перестань!

  Ты повернул глаза зрачками в душу.

  А там повсюду пятна черноты,

  И их ничем не смыть...».

P.S.Роль Дона Руматы – лучшая актерская  работа Леонида Ярмольника  на сегодняшний день. Жаль, правда, что режиссер не украсил его лоб положенным по рангу  Бога-Наблюдателя массивным золотым обручем. Румата-Ярмольник такую награду заслужил.