Жрецы гладко брили свои
черепа. Удлиняющиеся к макушкам головы служителей культа смахивали на яйца,
снесенные в понедельник удивленной курицей. В макушку жрецам в порядке строгой
очередности вживляли бриллианты чистой воды. Считалось, что это – четвертый
глаз, стягивающий в клетки мистического
центра беспорядочно разбросанные в Космосе нити знаний.
В памяти жителей
Безоблачного Царства долго болтался и просился наружу случай, когда у одного из
Верховных Жрецов на бриллианте появилась крошечная желтая точка,
которая медленно, но верно
разрасталась, туманя чистый свет и завязывая на полезных ниточках вредные узелки. «Бельмо на четвертом глазу,
- шепотом передавали друг другу
безоблачники, вышивая золотом крестики
и нолики на попонках для штатных собачек породы ши-цу, - у Верховного на
четвертом глазу – бельмо…».
То, что появление желтого
пятна могло сказаться на безоблачности их существования, жителей Царства
нисколько не волновало: для них не существовало таких понятий, как прошлое или
будущее. Существовало лишь настоящее, очень удобное, бесконечно растягивающееся
словно резина во всех направлениях.
Неожиданно у безбородого Верховного Жреца стала пробиваться щетина. Она неумолимо трансформировалась – от одиноких диковатых на вид волосков до состояния густейшей черной бороды, которую Жрец – вопреки всем безоблачным канонам – научился заплетать в десятки косичек. Он украшал косички невесть откуда взявшимися лентами, а на одну из лент даже привесил желто-розовый колокольчик.
Вместо ритуально-ночного
приказа «Всем спать!», передаваемого по всем станциям, Верховный противным,
почти женским голосом теперь выдавал: «Не
буди нас, Будда, до побудки лучом будильника-рассвета…».
Сначала все решили, что Верховный перегрелся в солярии, потом … усмотрели в
желтом пятне признак тайной диверсии оппозиции (которой давным-давно не
существовало из-за лени безоблачников)..
На самом деле все обстояло
следующим образом: Господин Бог, зевая и подпихивая под уставшие от вечного
лежания худые бока набитые поролоном подушки, неожиданно плюнул вниз. Так, из
старческого озорства, наугад. Бриллиант, сиявший на макушке Верховного,
примагнитил божий плевок, а застарелая слюна принялась за свое нехитрое дело –
разъедать захваченную площадь, которой на этот раз оказался четвертый глаз.
Примерно через месяц после
появления первых признаков желтизны, устав взывать к будильнику и Будде,
Верховный заперся в Заоблачной Башне, достал из картонной коробки странного
допотопного фасона медиатор, натянул на электротрость несколько
струн-проволочек и начал играть и наяривать ту самую Разрушающую Покой Музыку,
которую сам же запретил на Планете
несколько поколений безоблачников назад ради благополучия и здоровья новой
нации… (Весьма вероятно, что Верховный,
которого обуяла странная одержимость, отыграл все известные ему песни и,
преступно занизив гитару в «до», лихорадочно воссоздал весь текст сожженных им самим гомеровской
«Илиады», джойсовского «Улисса» и
расписал акварельной «Гибелью Помпеи» все стены и потолки. О вероятности этого еще необходимо как следует
подумать!).
Верховного брали целым
войском, под барабанную дробь.
Вертолеты болтались над Башней перегоревшими лампочками.
Запрограммированная на безоговорочный штурм пехота разнесла незапертую дверь в
щепки, снесла опоры лестницы, ведущей в альков Верховного, и, забрасывая в
образовавшуюся вверху дыру крюки с канатами, добралась-таки до спятившего
Жреца.
То, что увидел командир
штурмового батальона, повергло его в такой ужас, что он так и остался стоять
навеки вечные на пороге алькова, окаменев.
На полу лежал Верховный, вырвавший острыми ногтями с
кожей и мозговым веществом свой четвертый глаз. Верховный был мертв. Командир
первый раз видел в своей жизни мертвого человека – всех умирающих, случайных
больных и стариков в определенный час безоблачных суток куда-то увозил
списанный в утиль звездолет. Он никогда не возвращался на Безоблачную планету,
и никто не знал, где падала старая летающая машина со своим печальным грузом на
борту.
Выковыренный из макушки бриллиант
отбрасывал на стены странные желтоватые блики, словно внутри него включался и
выключался крохотный осветительный прибор. На полу обкусанными березовыми
палочками была выложена фраза: «Лучше не знать другой жизни. Начинаешь
ненавидеть эту!»
Случай с Верховным Жрецом
подвигнул ученые умы Планеты на проведение невиданного доселе по степени
секретности эксперимента. Подняты были все жизненные архивы планеты, ученым
разрешили пройтись по прошлому, ознакомиться с тем, другим, бытием, запредельным.
И в результате раскопок и долгих бдений появился универсальный гуманный
способ ликвидации неугодных и
подмочивших свою репутацию законопослушных граждан. Придуманный учеными метод
оставлял чистыми руки Жрецов и офицеров корпуса Дематериализации…
К особо провинившимся перед
Планетой в специальном зале подключали особые датчики, которые реконструировали
в сознании приговоренного самые страшные картины из мирового прошлого. Начинали
с наиболее безобидных вещей: как Оззи Осборн откусывает голову летучей мыши, как блэкари приносят в
жертву помоечного черного котенка, как мечется по сцене худющий Мэрилин Мэнсон
(не то баба, не то мужик) в черных перьях, с измазанным белилами лицом и
обведенными черной краской глазами. Транслировали и «Burzum». После него – впавший в
безумие Ван-Гог в замедленном темпе отпиливал себе ухо, а на стоявшем перед ним
холсте вяли некогда яркие параноидальные подсолнухи… Благодаря
усовершенствованным до невозможности приемам мультипликации сотни человеческих
черепов быстро складывались самим художником Верещагиным в высоченные горы, а
смахивающий на среднестатическую престарелую тетку Энди Уорхолл заставлял живую
Мерилин Монро укладываться под здоровенный асфальтовый каток, который превращал
американскую красотку в десятки тонко раскатанных слоев для торта «Наполеон». И
только потом шли мировые войны, включая напалмовый дождь во Вьетнаме, Чечню,
бомбардировки Югославии, операцию «Буря в пустыне»… туда, назад, к Третьему
Рейху, к газовой атаке на Ипре, к кайзеру Вильгельму, к Крестовым Походам и
т.д., и т.п. Мозг подсудимого не выдерживал, начинал сбоить, происходило
замыкание, появлялся пахучий дымок, и обезумевшего заключенного выпускали на
свободу.
Он шел по прямым красивым
улицам, не видя перед собой дороги, натыкаясь на прохожих, сшибая мусорные
баки, и страшная горячая боль сжирала его мозг.
-
Зиг Хайль! Зиг Хайль! Зиг Хайль! – стучал дрессированный молот в правый висок.
-
Джи-хад! Джи-хад! Джи-хад! – стучал другой дрессированный молоточек в левый
висок.
-
Смерть-ок-ку-пан-там! Смерть-ок-ку-пан-там! – возникало ощущение
просверленного неопытным учеником слесаря темени.
-
Гроб-Гос-по-день! Гроб-Гос-по-день!
Стук справа сплетался со
стуком слева, переходил в центр. Голову сдавливал раскаленный шлем рыцаря
Ордена Тамплиеров.
-
Ах, Бога ради, сир, не уходите, ибо город скоро будет потерян!
А в тело магистра уже погрузилась стрела сарацина…
Гийом умирал во дворце Марии
Антиохийской, жестокая резня обагрила
землю… Кони сарацинов затаптывали малых детей, обезумевшая толпа сдавливала
женщин, бывших в тягости, и в чревах их погибали не рожденные чада… Сарацины
всюду зажигали огни, и пламя это освещало всю Святую Землю.
…Осужденный все ускорял и
ускорял шаг, и вот он уже бежал так быстро, словно за ним гналась свора
голодных гончих. А в голове набатом звучали непонятные слова… Декодер не
работал. А если бы его включили, то
осужденный услышал бы признания Нортумбурлендских ведьм, в тела которых
прокалыватели втыкали иглы – искали «клеймо дьявола»…
Никто не осмеливался остановить бегущего: слишком
диким был его взор, а изо рта вылетали голубоватые искры перенапряжения.
Нелепость прошлого и
ненависть людей друг к другу, связывающая три звена «the past-the present-the future», гнала несчастного к Скале
Падения. Там, на вершине, в его искаженном болью мозгу вырисовывалась во всех
подробностях картина смертной казни в одном из американских штатов: сначала
крик: «Мертвец идет! Мертвец идет!», потом – крупным планом – руки и ноги
смертника, пристегнутые ремнями к специальному столу, и через мгновение – лица
людей за толстым стеклом, пришедших наблюдать за приведением приговора в
исполнение. Иглы, через которые вводится яд, автоматически безошибочно находят
вены… Вспышка. Flash. «Вкали ему еще! Вкали ему еще, по полной!» -
кричит старушенция, выплевывая красную пастилку. Красная слюна стекает по
подбородку, остатки сиреневых кудряшек дрожат на покрытой коричневыми
отметинами старости черепушке. Полицейский с уверенным пивным животом пытается
утихомирить взбесившуюся даму, и она фиолетовыми коготками царапает свежевыбритую
щеку копа.
«Мертвец идет!» - в
последний раз слышит приговоренный Жрецами и прыгает с вершины Скалы, чтобы
избавиться от поселившихся в мозгу кошмаров прошлого. Красный террор. Белый
террор. Желтый. Черный… Террор пустоты.
Наказание прошлым пришлось по
вкусу Правителям Заоблачной планеты. Им
больше не нужен был звездолет для перевозки стариков и умирающих в неизвестный
Космический отстойник. Мозг отживших свое граждан обрабатывали
усовершенствованным излучением, и они сами шли, брели, ползли, катили на
инвалидных колясках по направлению к Скале Падения. Они не замечали ничего
вокруг – им хотелось одного: как можно скорее заглушить шум бомбежек, одиночные
выстрелы караульных в колымских лагерях
и кровожадные возгласы хакеров: «Delete! Delete! Delete!». Властям пришлось
потратиться лишь на возведение Великой Непробиваемой Стены, чтобы отделить мир
Идущих к Скале от мира Еще Неготовых Пройти Этот Путь.
За счет экономии средств на
создании и эксплуатации звездолетов для
Жрецов была закуплена новая партия
бриллиантов чистой воды, а в макушках
Великих Просветленных просверлены дырки сверлами усовершенствованного
типа.
Вот к чему может привести бесконтрольный плевок с
небес. Плевок так называемого «фантома абстрактного мышления».